21 июня 1547 года в Москве вспыхнул грандиозный пожар.

Все началось ранней весной 1547 года,  когда в различных местах Москвы то и дело стали вспыхивать бытовые пожары в жилых домах, тушить которые по тревожному гулу набата спешил посад­ский люд. Надо сказать, что при Иване Грозном повинностная по­жарная охрана находилась в упадке, что не могло не привести к тяжелейшим последствиям.

Положение в городе стало очень опасным, когда надолго уста­новилась сухая погода со жгучими иссушающими ветрами.

В один из таких дней Москва содрогнулась от страшного грохота — по при­чине то ли нестерпимой жары, то ли злого умысла взорвались за­пасы пороха, которые хранились в одной из кремлевских башен.

Взрыв до основания разнес башню, усыпав окрестные улицы и кры­ши кроваво-красной пылью, которую многие сочли знамением близ­кого несчастья.

Беспокойство перешло в тревогу, когда юродивые и слепые ка­лики распустили в людных местах дикую молву: «Дурные люди вынимают из человеческих трупов сердца, мочат их в воде и той скверной водой по ночам кропят московские улицы, отчего беспри­мерно гореть граду. От огня быть Москве пусто!» Этому вздорному слуху поверили не только простые горожане, но и сам царь и вели­кий князь всея Руси Иван Васильевич, которому тогда шел семнад­цатый год.

Несмотря на юный возраст, он успел уже показать свой крутой и жесткий нрав. Услышав молву о «скверной огненной воде», самодержец потребовал наказать виновных, но найти их не удалось, как не удалось и предотвратить надвигающу­юся на Москву катастрофу.

«Бысть буря великая и потече огнь яко молния», — отметит впо­следствии летописец.

21 июня 1547 г. ураган поднял ввысь тучу дыма и ослепительных искр, понес по воздуху горящие головни, доски и бревна, сорвал с домов целые пылающие крыши и огненным ковром бросил в гущу деревянных строений, сжигая церкви, хоромы знати, жилые дома, бани, сараи и деревянный настил улиц. Вой огненной бури сливался с оглушительным треском рушащихся строений, гулом падающих колоколов, стонами и криками гибну­щих людей.

Царь, его семья и приближенные в великом страхе бежали из Кремля на Воробьевы горы, откуда подавленно смотрели на гибель в огненной пучине столицы государства. Около десяти часов бушевал огненный ураган, уничтожив все, что могло гореть, и нанеся сильные повреждения каменным постройкам Кремля и его стенам. За шесть часов дотла выгорели Китай-город, Великий посад, Белый город, не уцелели ближайшие слободы и деревни. Количество погибших летописец определяет в 1700 человек взрослого насе­ления, а сколько погибло малолетних детей — об этом летопись вообще умалчивает. «Царские палаты, казна, сокровища, оружие, иконы, древние хартии, книги и даже мощи святых истлели» - так написал об этом Карамзин.

Погорельцы остались без пищи и крова над головой, а также без помощи со стороны правителей. В народе начались волнения. Рас­пространился новый слух, что виновники пожара — бояре Глинские, род­ственники царя.

Гнев народа обрушился на тех из них, которые не успели найти надежного укрытия. Толпа рассерженных москви­чей двинулась в село Воробьево к царю, требуя выдачи Глинских, однако у самодержца хватило духу успокоить враждебно настро­енную толпу. Люди разошлись, удовлетворенные тем, что молодой царь «не учинил им опалы». Но то был коварный ход — вскоре Иван IV приказал «имати бунтовщиков и казнити».

После этого страшного и губительного пожара Москва не впала в запустение. Город оставался духовным центром русского православия, объединяющим политические и хозяйственные силы. Выжженный дотла город снова восстал из руин и пепла, с хорома­ми и церквями, ремеслами и торгами, великим множеством дере­вянных жилых домов, которые росли как грибы.