В палату она всегда заходила  молча. Не здороваясь. Будто отделяя себя от окружающих, демонстрируя свою неуместность здесь. Мол, я так… просто шла мимо.

Ее серые, полные страха глаза резко контрастировали с ярким разноцветным платком, повязанным вокруг обритой головы странными большими узлами. Он столь вызывающе выделялся на общем больничном фоне, что невольно приковывал взгляды, вынуждая наблюдать и за его владелицей.

Она выбирала кровать и всегда громко падала на нее. Закрывала глаза, сливалась с помещением и ждала очередную порцию химии. Как и все мы в той палате.  

Другие, бывало, переговаривались между собой, но Она нет. Никогда. Не разговаривала даже с сестричкой, когда та ставила катетер. Просто вяло протягивала руку…

Ее голос я слышала лишь однажды –  её друг пришел за ней  раньше, чем они договаривались. Закрыв глаза, почти по-кошачьи шипя, Она прогнала его прочь. Он не ушел. Молча сидел рядом с кроватью, теребил, комкая, угол платка и ждал, пока последняя капля химии не впитается девушке в кровь. Это было пять лет назад.

Сегодня утром, по дороге на работу, как обычно, заглянула в кафе Вецриги за порцией «своего насущного кофе». Пока его готовили, разглядывала сонные улочки Старого города, по которым, оживленно болтая, уже бродила группа туристов, и лихорадочно обдумывала предстоящие дела.

Внезапно уличные шумы перекрыл громкий заразительный смех. Даже слишком громкий. И слишком заразительный. А потом появился платок. Тот самый – яркий разноцветный платок, который так резал глаза в мрачной палате химиотерапии. На этот раз, крепко привязанный к ремешку сумки, он радостно развевался на ветру.

Я узнала Ее сразу. Красивая высокая женщина, с густыми волосами до плеч, она громко смеялась. Держала пор руку своего парня и смеялась так искренне, что я заметила, что улыбаюсь сама.